Приходские метрические книги, как источник фактических данных при исторических и генеалогических исследованиях

Из книги "Очерки из истории Зай-Шешминского междуречья. От Заинска до Акташа – Кара-Елга и ея соседи."

Приходские метрические книги – как источник фактических данных при исторических и генеалогических исследованиях. – Исторический экскурс. – Форма и структура метрических книг. – Часть I – «о родившихся». – Антропонимический аспект исследования метрических книг. — Словарь мужских крестьянских имен, имевших хождение в сельских поселениях Зай-Шешминского междуречья в XIX веке. – Словарь женских имен. – Особенности заполнения графы о родителях родившегося младенца. – II часть – «о бракосочетавшихся». — III часть – «о умерших».

Настоящий раздел повествования посвящен той части нашего исследования истории Зай-Шешминского междуречья и его жителей, которая основана на архивных данных, извлеченных из приходских метрических книг храма Вознесения Господня села Кара-Елги Мензелинского уезда Уфимской губернии.

Занимаясь историческим исследованием относительно небольшого географического региона, охватывающего несколько географических объектов – селений, административных единиц и т.п., тем более центром которого является одно конкретное не особенно крупное сельское поселение, трудно переценить значимость тех данных, которые можно извлечь из источника, являющегося, порой, единственным документальным источником по истории конкретного селения.

Речь идет о метрических книгах, бывшими до 1918 года единственными документами регистрирующими акты гражданского состояния жителей Российской Империи. Естественно, при подготовке данной книги, мы не могли игнорировать этот ценнейший исторический источник.

О порядке допуска, технике работы, содержании и некоторых иных моментах работы с метрическими книгами я уже говорил в своей книге, посвященной Вознесенскому храму села Кара-Елги и жизни сельского священничества[1]. Поскольку здесь предполагается дать более развернутый анализ полученным, в результате проведенной работы, данным, полагаю есть смысл повторить кое-что из изложенного в вышеуказанной книге, тем более что тираж ее был весьма невелик, и людям, заинтересовавшимся данной темой в плане осуществления собственных историко-генеалогических изысканий найти ее будет весьма непросто.

Прежде, чем приступить непосредственно к анализу извлеченных из Архива исторических сведений – немного предыстории.

Исторический экскурс

Современное источниковедение относит первое официальное постановление по поводу ведения метрик к 1702 году. Так, статья в Энциклопедическом словаре Брокгауза и Эфрона, гласит[2]:

«В Московской Руси первое постановление о метрических книгах относится к 1702 году, когда Петром Великим издан был указ, чтобы все приходские священники г.Москвы доставляли в патриарший духовный приказ еженедельные ведомости о всех случаях рождений и погребений. Повсеместное ведение приходских книг, сначала для православного лишь населения, начинается не ранее 1722 года. Судя по приложенным к синодальному указу 1724 формам книг, они велись в трех частях и заключали в себе следующие данные: о родившихся – у кого родился, число крещения и кто восприемники; о бракосочетавшихся – кто венчан, день венчания, кто поручители или поезжане; об умерших – кто умер, какою болезнью, когда приобщен, где погребен. Правильное ведение метрических книг привилось не скоро. В 1825 году Синод предписывает архиереям искоренять взяточничество, привившееся в ведении актов состояния, особенно в Консисториях. В 1806 году введены печатные формы книг. В 1838 году постановлено, чтобы родители, восприемники и свидетели подписью своею скрепляли верность записи в метрических книгах. В видах контроля именным указом 1802 года предписано, чтобы городская и сельская полиция, одновременно с подачею приходским священником своему начальству ведомости о вновь рожденных, вступивших в брак и умерших, представляли куда следует такие же ведомости, и чтобы по истечении года ведомости эти сличались с консисторскими».

В Прибавлении к Духовному Регламенту 1724 года (ст.29) было написано: «Должни же отселе священницы иметь всяк у себя книги, которыя обычно нарицаются метрики, то-есть, книги записныя, в которых записыватъ прихода своего младенцев рождение и крещение, со означонием года и дня, и с именованием родителей и восприемников. Також и которые младенцы, не получившие крещения, померли, с приписанием вины, коей ради младенец лишен святаго крещения. Да в тех-же книгах записывать своего прихода лица, браком сочетаваемыя. Тако-ж и умпрающие с приписанием по христианской должности в покаянии преставилися и погребаемые; и аще кто не погребен, именно написать вину, чего ради не получил христианскаго погребения со означением года и дня. А повсегодно объявлять таковыя книги в приказ архиерейской: a сколько родится и умрет, по всякие четыре месяца репортовать во архиерейские приказы, а из архиерейских приказов о том уведомлять письменно в Синод».

Практически первые же Синодальные указы начали устанавливать ответственность причтов и настоятелей церквей за небрежное ведение и хранение метрических книг.

Так Циркулярным Указом Святейшего Православного Синода от 16 мая 1802 года категорически предписывалось: «хранить в каждой церкви в ризницах со всевозможной бережливостью от гнили и, чего Боже сохрани, от пожара – в чем тем же благочинным иметь надзирание и присмотр, поелику всякое со стороны сего предмета упущение и неисправность с них самих будет строго взыскаема… внуша при том всем священно и церковно-служителям и то, что о исправности метрических книг и обысков и верной в оныя всего, что следует, записке, как равно и о самой подаче первых в свое время в Консистории и Духовные Правления, есть общая и нераздельная обязанность не одних священников, но и дьяконов, дьячков и пономарей, и в случае упущения или неисправности, все за это должны ответствовать и подлежать равному взысканию, не взирая на то, хотя бы кто из них, заметя неисправность другого, и доносителем сделался; поелику всякого из них существенная обязанность состоит в рачительном исполнении служения своего и неупустительном исполнении должности, к которой непосредственно принадлежит и содержание в порядке метрических книг и обысков; и потому ежели бы иногда не было где по каким-либо обстоятельствам приходского священника, случающиеся в то время браки, рождение и крещение младенцев и погребение умирающих, исправляемые через других тутошних же или сторонних священников, записывать в метрические книги тогда же на вышепрописанном основании самим тем, кто исправлял какую из них требу, или хотя диаконом или причетником, но с точным показанием, каким священником было что совершено».

Таким образом, предполагалось минимизировать количество описок, ошибок и неточностей при ведении и хранении метрических книг.

Несмотря на то, что практически на протяжении всего XIX века, как духовенством, так и наиболее прогрессивными светскими чиновниками поднимался вопрос об освобождении духовенства от несвойственных ему функций, до Октябрьского переворота он так и не был решен. Устав Духовных Консисторий 1883 года так же, как и прежние законодательные акты, закреплял ответственность священнослужителей, предусматривая выговор или «денежные пени» (штрафы) за неисправное ведение метрических книг. Более того, в соответствии с ним (статья 193) «неоднократные замечания в сем неисправность, соединенная с явным нерадением или неблагонамеренностью, подвергает виновных священников отрешению от места и определению на места причетнические». При этом было разъяснено, что к «неисправностям», о которых шла речь в установлении следует относить пропуск записи акта, несвоевременную его запись, ошибочность записи, каллиграфическую небрежность ведения книг, общую неряшливость, подчистки и поправки, без надлежащих оговорок и исправлений, несоблюдение порядка и формы записей и т.п. При этом, наказывая приходских священников, Консистории особенно не утруждали себя производством должного дознания, — по чьей вине, например, была допущена «неисправность», — священнослужителя или прихожанина.

Ужесточение ответственности за «неисправности» по ведению записей в метрических книгах продолжало прослеживаться и в более поздних документах. Так в Указе Святейшего Синода № 8 от 20 мая 1903 года, в частности говорилось: «случаи неисправностей в ведении церковными причтами метрических книг не прекращаются и доселе, что видно из поступающих в большом количестве на разрешение Консисторий и Святейшего Синода дел об исправлениях в метрических книгах неправильных записей и о внесении в эти книги пропущенных актов о рождениях, браках и смерти. Все это указует на необходимость установления со стороны епархиальных начальств особливо твердого надзора за правильностью ведения метрических книг подведомственным им духовенством и применения наиболее строгих мер взыскания к виновным в нерадении о сем членам церковного причта».

Форма и структура метрических книг

Метрические книги по Мензелинскому Уезду Уфимской губернии хранятся в Национальном Архиве Республики Татарстан, куда они были переданы в 1920-х годах, после образования ТАССР и включения в ее состав Мензелинского уезда.

Объектом непосредственного «сплошного» изучения явились метрические книги по проходу Вознесенской церкви села Кара-Елги (В транскрипции оригинального написания документов того времени – «Караилги»). Были изучены и, практически 100%-но выписаны записи, касающиеся непосредственно жителей данного села (жители других селений прихода – деревень Утяшкино и Шумыш упоминаются в выписках фрагментарно, например, когда они заключали брак с жителями Кара-Елги, или являлись восприемниками или поручителями) за период с 1863 года по 1915 год включительно. Единственным исключением явился 1911 год, — книги за этот год оказались утрачены, но и без него исследованием охвачен более чем 50-летний временной период, давший огромное количество фактологического материала позволяющего проводить исторический, генеалогический и демографический анализ по множеству направлений.

В архивных делах, объединяющих в себе обычно от 5 до 9 метрических книг, с книгами по Кара-Елге соседствуют как раз книги по другим селениям изучаемого нами региона – Буте, Савалееву, Елани, Кузайкино, Онбии, Маврино, Заинску и другим. Номера фондов, описей и дел, из которых извлекался весь массив анализируемой и изучаемой информации приведены в списке использованной литературы в конце настоящей книги. В целом же, в Национально Архиве РТ имеются метрические книги по церквям, имевшимся в следующих селениях бывшего Мензелинского уезда (Названия приведены не в современной, а в оригинальной транскрипции написания):

Азибей, Акташ, Алексеевка-Федотово, Александровская слобода, Аты, Багряш, Балчиклы, Бишево, Борок, Екатериновка, Лебяжье-Пальчиково, Налим, Пьяный Бор, Новоспасское, Сухорево, г.Мензелинск, Такмак (Токмак), Багряш Никольское, Уратьма, Кармалы, Шаклино, Малыклы, Афанасово, Матвеевка, Бережные Челны, Михайловка, Бетьки, Можаровка, Круглое поле, Николаевка, Мелекес, Ново-Михайловка, Мысовые Челны, Новое Маврино, Орловка, Сиренькино, Прости, Боровские Батрасы, Соболеково, Бута, Верхний Акташ, Новотроицкое, Дербедень (Дербень), Останково, Ерсубайкино, Старое Маврино, Караилга, Шильня, Кузайкино, Новая Елань, Онбия, Поручиково, Савалеево, Старая Елань, пригород Заинск, Ашпала, Балагаево, Боровецкое, Гордали, Игим, Ильбутино (Ильбахтино), Князево, Мелькени. Всего: по 62 церквам.

Структура изученных метрических книг включала в себя титульный лист и три раздела, которые мы кратко и охарактеризуем.

На титульном листе каждой метрической книги имеется рукописная надпись:

«Метрическая книга данная из Уфимской Духовной Консистории Вознесенской церкви села Караилги Мензелинского уезду для записи родившихся, браком сочетавшихся и умерших в…. году»

Изучение записей метрических книг показало, что кроме жителей Караилги и соседних деревень, приписанных к приходу Вознесенской церкви, о которых мы уже писали (Шумыш, Утяшкино, до постройки собственной церкви – также и жители Савалеево), встречаются так же и записи по жителям соседних сел, в которых были и свои церкви, — чаще всего по Онбии, Акташу, Заинску, Новому Маврино. В метрических книгах за 1884 год начали встречаться записи по регистрации жителей села Уратьмы, д.Светлое Озеро, д. Старое Маврино.

Заполнялись книги, разумеется от руки, и поскольку почерк священнослужителей весьма далек от каллиграфического (хотя по другим книгам, попадавшимся в одних с Караилгой делах, встречались весьма разборчивые и аккуратные почерки), это порой вызывает огромные сложности. По крайней мере, время работы и копирования записей это увеличивало значительно. Местами часть текста так и не удавалось прочитать (хотя в общем массиве извлеченного за 50 с лишним лет материала количество подобных «белых пятен» весьма незначительно).

Наиболее любопытные исторические сведения о регионе, представляющим для нас интерес, я буду излагать в ходе рассказа о разделах и структуре метрических книг.

Каждая метрическая книга состоит из трех частей или разделов: «О родившихся», «О бракосочетании», «Об умерших». Каждый из них имеет свои особенности и представляет самостоятельный интерес при изучении метрик, как исторических и генеалогических источников.

I Часть. «О родившихся».

Пример полной записи данного раздела:

«№ 3 — 2/5 января. Евгения. Родители: Села Караилги государственного крестьянина Василия Григорьева и законной жены его Натальи Николаевой, оба православные. Восприемники – Села Караилги Иван Емельянов и девица села Акташ Евфимия Григорьева. Таинство крещения совершил: Села Караилги Вознесенской церкви священник Арсений Желвицкий».

В данном разделе фиксировались (точнее должны были фиксироваться согласно имеющихся граф, заполнявшихся зачастую весьма не полно) следующие позиции:

— «Счет родившихся» велся по двум колонкам отдельно по детям мужского и женского полу, по накопительной системе в течение года. В конце года указывалось общее количество родившихся младенцев, подтверждаемое подписями настоятеля церкви, причетников и благочинного. Например, по итогам 1886 года по всему приходу Вознесенской церкви села Кара-Елги, т.е. по трем населенным пунктам – селу Кара-Елге и деревням Утяшкино и Шумышу, было зарегистрировано рождение 105 младенцев мужского пола и 114 – женского[3]. Примерно такая же тенденция (по количеству) сохраняется на протяжении около 25 лет. Так в 1910 году зарегистрировано соответственно 107 и 103 младенца мужского и женского пола[4].

— «Месяц и день» — записывались по двум колонкам – отдельно «день рождения», отдельно «день крещения». Разница между днями составляла обычно от одного до трех дней.

Известно, что при крещении младенцев, крестные отец и мать именовались «восприемниками[5]» и в это понятие, как и в отношение к этому таинству, вкладывался не только религиозный, но практический смысл. Отнюдь не формальное отношение к священной обязанности восприемников, как духовных родителей и воспитателей крестника, предполагало не просто «запись в метрической книге». Известно, что восприемники, после ранней смерти родных родителей принимали в семью и воспитывали как родных детей и своих крестников. Так, в семье моего прадедушки, Романа Евлампиевича Чугунова помимо своих семерых детей воспитывалось четверо крестников, — детей умершей его сестры.

Для того, чтобы обеспечить непосредственное участие обоих восприемников в обряде таинства крещения, в «Руководстве для сельской паствы» (№ 12 за 1886 год), предписывался следующий порядок: при крещении младенца мужского пола восприемница держит его на своих руках от начала крещения до акта погружения, на вопросы об отречении от сатаны, сочетании с Христом и прочее она дает ответы. После акта погружения воспринимает младенца мужского пола восприемник. При хождении вокруг купели (с правой стороны) в первый раз несет младенца мужского пола восприемник, следуя за священником, а восприемница идет позади восприемника, во второй раз несет младенца уже восприемница, и она непосредственно следует за священником, а восприемник идет позади нее. В третий раз – как и в первый. При крещении младенца женского пола осуществляется все то же только в обратном порядке.

Указом Святейшего Синода от 27 августа 1837 года был установлен возраст, так называемое «церковное совершеннолетие», с которого допускалось участие в обряде в качестве восприемников. Так, для лиц мужского пола возраст был установлен с 15-летнего возраста, для девушек – с 13 лет.

О том, что «духовное родство», в которое вступали восприемники, участвующие в таинстве крещения младенца, почиталось церковью и народом так же (а иногда и более) как фактическое, говорит то, что действовали запрещения на заключение брака не только между восприемниками и воспринятыми (крестниками) но и с родителями последних. Т.е. крестный отец и крестная мать не могли вступать в брак ни с самими крестниками, ни с их родными отцом или матерью. Брак между крестными братьями и сестрами официально не запрещался. Но в виду того, что духовное родство сильно уважалось в среде простого народа, священникам рекомендовалось не приступать к повенчанию и таких лиц без предварительного разрешения от своего епархиального начальства.

Коль скоро мы заговорили о восприемниках и духовном родстве их с крестниками, следует отметить, насколько важное значение придавала крещению младенцев Православная Церковь. Статья 183 Устава Духовных Консисторий (издание 1883 года) прямо предполагала следующее: «Совершение таинства крещения лежит, прежде всего, на обязанности приходского священника. Если он по нерадению допустит умереть младенца без святого крещения, то отрешается от места и определяется в причетники, до раскаяния и исправления».

Дабы избежать этого, в рекомендациях приходским священникам разъяснялось, что совершению таинства крещения не может служить препятствием под известными условиями отправление служб церковных. Даже литургии (если последует приглашение священника крестить младенца до великого выхода – до перенесения Святых Даров с жертвенника на престол, то он должен оставить на время службу в храме и поспешить для крещения слабого младенца). А тем более не считались оправданием для отказа в немедленном совершении обряда крещения какие-либо частные домашние занятия.

Но что делать священнику, когда одновременно пригласят его и для крещения слабого младенца, и для напутствия святыми Тайнами больного, находящегося при смерти? В таком случае священнику предписывалось поступать следующим образом: крещение слабого младенца предоставить кому-либо из членов причта или даже мирян, а самому немедленно отправиться к опасно больному для напутствия последнего св. Тайнами. Так необходимо было поступать потому, что «крещение в крайней нужде предоставляется и мирянину совершить, тогда как напутствовать больного никто не может, кроме священника, даже и дьякон не может преподавать св. Тайны другим»[6].

— «Имена родившихся». В этой графе записывалось имя, даваемое при крещении. Более подробно о именах я расскажу чуть ниже, в специальном подразделе нашего повествования. Иногда, рядом с именем в скобочках значилось «подкидыш» или «незаконнорожденный». Всего, в Кара-Елге за 50 лет зафиксировано семь подкидышей, что говорит о том, что, несмотря на всю тяжесть крестьянской жизни, практика подобная была редчайшим исключением.

Что касается записи о незаконнорожденных детях, т.е. рожденных вне законного брака, то такие случаи случались несколько чаще, хотя так же являлись довольно редкими. Так за весь исследуемый период в Кара-Елге задокументировано крещение 20 незаконнорожденных младенцев. Подавляющее большинство их, а именно 14 из 20, родилось у матерей, «Звание» которых записано, как «солдатка». Так же зафиксировано по два случая, когда роженицы являлись вдовами и «крестьянскими девицами». И, наконец, в двух случаях незаконнорожденными почему то записаны младенцы, у которых в графе «родители» указаны и отец и мать. Подробный анализ последних двух случаев (По повторным пересечениям указанной в родителях пары) позволил установить, что это происходило в случае рождения ребенка у крестьянской девицы от женатого мужчины, который был известен.

Коль скоро речь здесь зашла о незаконнорожденных детях, которые по определению, могут появиться лишь в рамках внебрачных связей можно в качестве иллюстрации факта прелюбодеяния жены привести следующий (одновременно – и единственный) пример.

В метрической книге за 1900 год, в разделе «О бракосочетании» имеется следующая запись:

«№ 28. 5 ноября. Деревни Утяшкиной умершего крестьянина Ивана Христофорова сын Игнатий (18 лет) и крестьянина Ивана Михайлова дочь девица Татьяна (17 лет). Поручители от жениха: Гавриил Тимофеев, Тимофей Шумилин и с. Ал. Слободы Никонор Евфимов. От невесты: крестьянин Яков Михайлов, Федор Семенов». На полях же 11-ю годами позднее записано: «Брак за № 28 Коршовых, вследствии ходатайства Игнатия Иванова Коршова по прелюбодеянии Татьяны Ивановой Коршовой, решением Уфимской епархии нач. 31 августа – 4 сентября 1910 года утв. Указом Святого Синода от 18 мая 1911 года за № 6611 расторгнут с правом обеим супругам вступить в новые браки – ему, когда пожелается, а Татьяне Коршовой по выполнении 7-ми летней епитимьи.

Указ Уфимской Консистории

5 июня 1911 г. №8834. Архивариус: подпись…»[7].

То, что за 50 лет состоялась единственная подобная запись свидетельствует о том, что факты женской супружеской неверности в изучаемый период были не просто единичны – они были исключительными и решение о расторжении брака и наложении епитимьи на виновницу принималось даже не на уровне епархии а на самом высоком «церковно-правительственном» уровне – Святейшим Правительствующим Синодом. Полагаю, что каждый читатель вправе самостоятельно сделать вывод о моральной составляющей жизни наших предков на основе приведенной статистики и фактов, и оценке степени их добродетельности в рамках института супружества.

Вообще, имена, встречающиеся в изученных метрических книгах позволили мне провести небольшое историко-демографическое исследование вполне, на мой взгляд, вписывающееся в наше контекст нашего повествования, поэтому я привожу его результаты в следующем подразделе под названием «Антропонимический аспект».

Антропонимический аспект исследования метрических книг

«Принимая имена святых, мы должны ревновать их благочестию, подражать их добродетелям и просить их молитв в помощь себе и в заступление»

(Замечание о совершении таинства Крещения//Руководство для сельских пастырей, № 40, 1860, стр.113)

Достаточно большой временной промежуток, охваченный исследованием, а именно – с 1863 по 1915 год, позволяет с весьма большой долей уверенности предположить, что в результате исследования выявлены практически все имена имевшие хождение в крестьянской среде в селениях Зай-Шешминского междуречья на протяжении XIX века. Сплошной характер исследования информации, извлечённой из метрических книг по приходу Вознесенкой церкви села позволил составить словарь мужских и женских крестьянских имен, включающий в себя 287 мужских и 112 женских имен. Несмотря на то, что объектом изучения явились записи, касающиеся рождения, бракосочетания и смерти жителей села Кара-Елги, сопутствующая им информация позволяла выявить крестьянские имена, не практиковавшиеся в этом селении, но имевшие хождение в соседних населенных пунктах так же относящихся к региону нашего повествования.

Во-первых, такая информация содержалась в отчествах крестьянских жен караелгинцев. Исследование позволило установить, что жены в подавляющем большинстве случаев брались не из числа местных девушек, а из соседних селений. В качестве причины подобной традиции я рискнул бы предположить, что таковой могла явиться столетием-полуторами ранее — особенность наследования земельных наделов, которая касалась отставных солдат и членов их семей мужского пола. В ряде случаев, когда запись о бракосочетании относилась к периоду, охваченному исследованием, нам известно из какого именно селения происходила та или иная носительница отчества, брачующаяся с жителем Кара-Елги. Когда же брак состоялся до 1863 года, это выяснить не удавалось.

Во-вторых, жители соседних селений, будучи близкими родственниками крестьянских жен и невест, часто выступали в качестве восприемников при крещении младенцев и поручителями на бракосочетаниях. Огромное количество таких записей, состоявшихся более чем за 50 лет позволило практически со 100%-й уверенностью предположить, что составленный словарь, помещенный ниже, весьма полон и вряд остались имена, имевшие хождение в селениях региона нашего повествования в него не вошедшие.

С другой стороны хотел бы подчеркнуть, что речь идет именно о Кара-Елге и соседних селениях, с жителями которых караелгинцы пересекались по линии родственных отношений, а именно – Утяшкино, Шумыш, Онбия, Русский Акташ, Старое и Новое Маврино, Светлое Озеро, Старая Елань, Бута, Александровская Слобода, Камышинка и некоторые другие.

В контексте рассказа о практике наречения именами жителей селений интересующего нас региона, нелишним будет упомянуть о некоторых общих моментах, касающихся наречения именем младенцев в XIX веке.

Особенности наречения имени при рождении и крещении позволяют лучше понять — какое место занимала духовная составляющая в жизни крестьянского общества или являются свидетельством возникновении моды на имена, которая наблюдается с XIX века.

Общеизвестно, что имена, нарекаемые при крещении православным младенцам в XIX веке могли быть взяты только из списка имен православных святых. Такой список (см. например «Календарь на 1860 високосный год. М., 1859») в середине XIX века содержал в себе 203 женских и 818 (!) мужских имен.

Наречение имени младенцу было одной из составляющих обряда крещения младенца. По канонам православной церкви, собственно обряду крещения младенцев, то есть погружению их в купель священником в присутствии крестных родителей-восприемников, предшествуют еще две обязательные процедуры: 1) молитва жене-родильнице и 2) наречение имени новорожденному. Молитва читалась приходским священником в доме, где живет родильница, по приглашению хозяина этого дома. Что касается наречения имени, то новорожденного младенца, по правилам, необходимо было принести к церкви (чаще всего это делала повивальная бабка, принимавшая роды), где вышедший из церкви священник давал ребенку имя с соответствующей молитвой.

В церковном уставе были записаны и рекомендуемые сроки проведения этих обрядов: молитва «болящей» родильнице совершалась сразу же после родов, наречение имени полагалось на восьмой день после рождения, «сообразно с тем, что Господь наш наречен святейшим именем Иисуса в 8-й день»[8]; собственно обряд крещения предписывалось совершать на 40-й день после рождения. Исключение, безусловно, составляли случаи рождения слабых, нежизнеспособных детей, которых имел право крестить любой православный (чаще всего повивальные бабки) тотчас же после рождения, с исполнением необходимых правил[9].

В быту эти правила выдерживались крайне редко даже Церковью: младенца стремились окрестить не позже девятого дня[10]. Такая же практика существовала и в приходе церкви Вознесения Господня села Кара-Елги. Исключительно редко младенцы крестились позднее 3-х дней после дня рождения.

Главной причиной проведения обряда крещения вскоре после рождения, по всей видимости, была боязнь, что новорожденный может умереть некрещеным. Такие опасения были небезосновательны, если принять во внимание исключительно высокий уровень младенческой смертности в России в целом, и в исследуемом регионе в частности в XIX веке. Кара-Елга в этом отношении, к сожалению не являлась исключением, что подтверждает изучение 3-го раздела Метрических книг «Об умерших» за 50-ти летний период. Священникам предписывалось всеми мерами искоренять «зловредный и даже опасный» обычай откладывать крещение новорожденных до неопределенного времени. По 68 правилу Номоканона, лица, по вине которых крещение не было совершено вовремя, и ребенок умер некрещеным, наказывались трехлетним отлучением от причастия «с поклонами на всякий день по двести»[11].

В связи с тем, что крещение новорожденных не откладывалось на долгое время, нарушалась и внешняя сторона обряда наречения имени: ребенка не приносили к церкви за именем и молитвой, как это предписывалось, но приходила одна повивальная бабка, которая и получала от приходского священника имя новорожденному. Сельские священники, сталкиваясь с такой практикой, не видели в ней особого нарушения церковного устава. Поскольку между заочным наречением имени и приносом ребенка для крещения проходит несколько часов и редко — больше 2-3 дней, в течение этого времени «родители могут звать его нареченным именем и без молитвы, с тем, чтобы имя это было вскоре освящено молитвою в присутствии самого младенца»[12]. Довольно частым было соединение обрядов наречения имени и крещения вскоре после родов.

По православным законам, выбор имени младенца предоставлялся родителям, с возможным участием восприемников, родственников и приходского священника. Главным условием было присутствие выбранного имени в православных святцах: считалось недопустимым давать детям имена языческих угодников или иноверных святых. При этом святые, «не чтимые всей Церковью, но почитающиеся местно, также удовлетворяют условиям наречения имен»[13]. Кроме того, в православии существовал древний обычай, согласно которому не следовало давать при крещении новорожденным младенцам имен Иисус и Мария. Как показал анализ, в приходе Вознесенкой церкви Кара-Елги, как и во всей России, этот обычай не соблюдался, и имя Мария было одним из самых популярных в исследованный период. А вот имя Иисус действительно не было встречено ни разу.

Но кто бы ни выбирал имя для новорожденного, первым источником всегда были святцы. Из всего многообразия имен, представленных в православном календаре, предпочтение отдавалось «имени того святого, который прилучится или в день чтения молитвы по новорожденному, или в восьмой день по рождении, или же в дни рождения или крещения»[14]. Чтобы избежать ошибок, священнику предлагалось сверяться не только со святцами, но и с алфавитным списком всех святых, празднуемых православной церковью, который обычно публиковался в календарях и был гораздо шире святцев. Хотя можно с большой долей уверенности предположить, что народ и сам имел довольно точное представление о том, какой святой (или святая) «прилучились» в тот или иной день. Вспомним хотя бы народные приметы, предсказывающие погоду и смену времен года или определяющие важные этапы крестьянской жизни, прежде всего календарь сельскохозяйственных работ: практически все они связаны с именами святых, память которых празднуется в этот день[15].

Считалось недостойным священнослужителя, из мести родителям, восприемникам или родственникам новорожденного, давать младенцу неудобопроизносимое, неблагозвучное или не принятое в обществе имя, а также клеймить таким способом незаконнорожденных детей[16]. Если такие случаи упоминались в сборниках духовных законов, значит, они были возможны; значит, священник действительно играл немаловажную роль в выборе имени для новорожденного и мог иногда единолично принимать решения, касающиеся этого выбора.

Кроме того, священнику не рекомендовалось давать одно и то же имя нескольким детям одних и тех же родителей, чтобы избежать недоразумений в общественном отношении (например, в призыве к отбыванию воинской повинности, в определении прав наследства и т.п.) вследствие принятия одного лица за другое. Анализ метрических книг Вознесенской церкви показал, что эта рекомендация не всегда соблюдалась. Так запись в метрической книге за 7 апреля 1877 года[17] свидетельствовала, что оба младенца-близнеца родившихся у государственных крестьян села Кара-Елги Иллариона Евлампиева и Елены Игнатьевны, были наречены одним и тем же именем – «Мария». Годом ранее, — 20 апреля 1876 года у крестьянина села Кара-Елги Аввакума Яковлева и его жены Августы Ионовой родилась единственная за изученный период тройня, — девочка была наречена Александрой, а два младенца мужского пола были наречены одинаковым именем «Геогрий»[18]. Были факты наречения одинаковыми именами детей одних родителей, родившихся и в разное время. Как правило, в этом случае в быту родители, да и все остальные, именовали ребенка не именем, данным при крещении, а другим именем отличным от имени, уже имевшимся в семье. Можно предположить, что в подобных случаях инициатива наречения именами родившихся младенцев, принадлежала исключительно священнику.

В связи со сказанным стоит также упомянуть следующую особенность: Важным оказался один установленный момент, который может существенно повлиять на поиски пересечений и сопоставлений по линиям родов при генеалогических исследованиях. Со стопроцентной достоверностью было установлено, что имена, данные при крещении и записанные в метрическую книгу далеко не всегда соответствовали именам, нарекаемым «в миру». Так матушка моего деда Ивана Григорьевича Белова – Татьяна Архиповна (так она записана и в свидетельстве о рождении, выданном в 1936 году), в метрической книге за 1875 год (год ее рождения, обозначенный в документах «советского» периода) не была обнаружена. (Поиск велся по пересечению, — имя дочери «Татьяна» — отец «Архип») и лишь в последующих годах (в записях о рождении ее детей) выяснилось, что она везде записана как «Ксения Архипова», то есть в крещении получила именно это имя. Факт весьма значимый, поскольку позволяет с достаточной долей уверенности предположить, что подобные случаи могли быть и с другими именами, и несоответствия, например, имени или отчества человека, известные по устным рассказам и воспоминаниям или по документам послереволюционного периода, с дореволюционными записями в метрических книгах, — вполне объяснимы именно с этой точки зрения.

Ограничения по наречению имени младенцам существовали и в отношении труднопроизносимых имен: священники, особенно сельские, не должны давать их, поскольку «народ часто коверкает их, что не узнать имена угодников Божиих». Даже самые распространенные имена имели свои народные, бытовые варианты, отличные от записанных в святцах: Евдокия — Авдотья, Гулиания — Ульяна, Ксения — Аксинья, Параскева – Прасковья, Стефан — Степан и пр.

Подобные рекомендации, ограничения, а так же местные обычаи и «популярность» на конкретные имена не только в пределах одного региона, но и в конкретных селениях, как показывает ниже приведенная таблица, приводили к тому. Что из двухсот с лишним женских имен и более восьмисот мужских, записанных с списке православных святых, в селениях Зай-Шешминского междуречья использовалось лишь, как мы уже говорили, 112 женских и 287 мужских имен. Не могу не отметить, тем не менее, любопытный факт. Перечень, использовавшихся за исследованный период в изучаемом нами регионе, мужских и женских имен хотя и намного меньше, чем перечень имен святых, но более обширен по сравнению с перечнем имен, использовавшихся в то же время, т.е. в XIX веке, в других регионах России. Так, несколько лет назад аналогичное исследование было проведено А.Авдеевым, А.Блюм и И.Тройницкой. Объектом исследования стали данные записей метрических книг по трем деревням Московского уезда – Выхино, Жулебина и Вязовок, составлявших до отмены крепостного права, Выхинскую вотчину графов Шереметьевых. Причем там исследовался период в два раза превышающий период, исследованный мной – с 1815 по 1918 год. В результате их исследования было установлено, что в книгах встречается лишь 68 мужских и 63 женских имени. Что, меньше, чем в нашем исследовании в четыре и почти в два раза, соответственно[19].

В нижеследующей таблице приведены имена, практика наречения которыми в Кара-Елге не нашла своего подтверждения материалами исследования в доступных временных рамках, но которые встречаются исключительно в поименованых селениях:

Название селения	Имена, встречающиеся только в этом селении
Шумыш	Ульян, Тит, Филарет, Уар, Руф
Утяшкино	Зот (Зотий, Зотик), Лупп, Анисифор, Меркурий, Сафон, Мин, Ипатий
Акташ	Хринсиф
Онбия	Маргарита, Филимон, Фирс, Аким, Ипполит, Апполон, Фронтасий
Светлое Озеро	Минодора
Нов. Маврино	Фатей, Исмаил
Стар. Маврино	Феодул
Поручиково	Рафаил, Неофит
Камышинка (дер.)	Флегонт

Как видно большинство индивидуальных имен встречается у ближайших соседей Кара-Елги – жителей деревни Утяшкиной, расположенной в 1,5 верстах от Кара-Елги. Достаточно их было и в Шумыше, так же расположенном неподалеку.

Наряду с приведенными, были выявлены имена, встречающиеся среди жителей не одного, а нескольких селений, но не среди уроженцев Кара-Елги. К таким можно отнести имена:

— Кирьян – встречалось два раза в отчествах крестьянских жен села Кара-Елги, но к сожалению, установить происхождение селения не представилось возможным;

— Самсон – практиковалось наречение в селе Бута и Шумыше;

— Фотий – встречалось среди уроженцев села Онбии и деревни Сараполы;

— Варлаам – среди Утяшкинцев и жителей Александровской Слободы;

— Полиевкт – встречалось у жителей Шумыша и деревни Комаровки;

— Дорофей – в Русском Акташе и Светлом Озере и, наконец именем

— Христофор – крестили младенцев Утяшкино и Светлого Озера.

В Словарь мужских имен, приведенных ниже включены все имена, встречающиеся в метрических книгах в той транскрипции, в которой они там написаны. Хотя известно, что, скорее всего некоторые одинаковые имена просто писались различными священно-церковно-служителями по разному (например, — «Федор-Феодор», «Дмитрий-Димитрий», «Иван-Иоанн» и некоторые другие) они включены в словарь в обоих видах транскрипции написания. Словарь я решил привести в полном виде, т.к. полагаю, что он интересен не только специалистам и исследователям в области Антропонимики и Ономастики, но и всем читателям, интересующимся историей своих родов.

Словарь мужских крестьянских имен имевших хождение в сельских поселениях Зай-Шешминского междуречья в XIX веке

Абрам
Аввакум
Аверкий
Аверьян
Авксентий
Авраам
Авсентий
Автоном
Агапий
Агафон
Агафонаил
Агафоник
Аггей
Адриан
Акакий
Аким
Акиндин
Акинфий
Аксентий
Алексей
Ананий
Андрей
Андриан
Андрон
Андроник
Анемподист
Аника
Анисим
Анисифор
Антип
Антипиоген
Антиподист
Антон
Антоний
Апполон
Арефий
Аристарх
Аркадий
Арсений
Артамон
Артемий
Архип
Афанасий
Афиноген
Африкан
Борис
Вавил
Валерьян
Варлаам
Василий
Вениамин
Венидикт
Виктор
Виссарион
Владимир
Ворфоломей
Гавриил
Галактион
Герасим
Герман
Гермоген
Гордей
Григорий
Гурий
Гурьян
Давыд
Дамьян
Даниил
Данил
Дементий
Демид
Демьян
Дий
Димитрий
Дмитрий
Дормидонт
Дорофей
Евгений
Евграф
Евдоким
Евксентий
Евлампий
Евлентий
Евмений
Евсей
Евсигней
Евфим
Егор
Елеазар
Елизар
Елисей
Еллазарий
Емельян
Епифаний
Ераст
Еремей
Ермоген
Ермолай
Ерофей
Ефим
Захар
Захария
Зиновий
Зотик
Иван
Игнат
Игнатий
Иероним
Илларион
Иллизар
Илья
Иоаким
Иоанн
Иов
Иона
Иосип
Иосиф
Ипатий
Ипполит
Ирадион
Исаакий
Исаия
Исидор
Исмаил
Иурий
Каллистрат
Капитон
Карп
Кассиан
Кирилл
Кирсан
Кирьян
Клементий
Климент
Кон
Кондратий
Конон
Константин
Корнил
Корнилий
Косьма
Ксенофонт
Кузьма
Лавр
Лаврентий
Ларион
Лев
Леонтий
Липат
Логин
Лука
Лукиан
Лукоян
Лупп
Макар
Макарий
Максим
Малафей
Мамонт
Маркел
Мартемьян
Мартын
Матвей
Мелентий
Мемеон
Меркурий
Мефиурий
Мефодий
Мин
Миней
Мирон
Митрофан
Михаил
Михей
Мокей
Назар
Наум
Неофит
Нестор
Никандр
Никанор
Никита
Никифор
Никодим
Николай
Никон
Никонор
Нил
Окинфий
Олимпий
Онофрий
Онтифий
Онуфрий
Орефий
Ортемий
Осип
Осия
Павел
Пантелей
Пантелеймон
Панфил
Парамон
Парфен
Парфений
Патрикей
Пахомий
Перфил
Петр
Пимон
Платон
Поливаний
Полиевкт
Поликарп
Порфирий
Потап
Прокопий
Прокофий
Протасий
Прохор
Рафаил
Роман
Руф
Савва
Савватий
Савелий
Самсон
Самуил
Сафон
Севастьян
Селиверст
Семен
Серафим
Сергей
Сиверьян
Сидор
Сил
Силантий
Сильверст
Сильвестр
Симеон
Симон
Созон
Софрон
Спиридон
Степан
Стефан
Тарас
Тарасий
Терентий
Тимофей
Тит
Трифон
Трофим
Уар
Ульян
Устин
Фаддей
Фатей
Федор
Федот
Феодор
Феодосий
Феодул
Феоктид
Феоктист
Феофан
Феофил
Ферапонт
Ферафонт
Филарет
Филимон
Филипп
Фирст
Флегонт
Флор
Фока
Фома
Фотий
Фотин
Фрол
Фронтасий
Харитон
Харлампий
Хринсиф
Христофор
Эммануил
Яков

Как было сказано выше, словарь женских крестьянских имен менее обширен, и включает в себя 112 имен.

Словарь женских крестьянских имен, имевших хождение в сельских поселениях Зай-Шешминского междуречья в XIX веке

Августа
Авдотья
Агапия
Агния
Агрипина
Акилина
Акулина
Александра
Алимпиада
Анастасия
Анисья
Анна
Антонида
Анфиса
Апполинария
Арина
Аристинья
Афанасия
Варвара
Василиса
Васса
Виктория
Виринея
Глафира
Гликерия
Дарья
Домна
Домникия
Евгения
Евдокия
Евлампия
Евпраксия
Евфимия
Екатерина
Елена
Елизавета
Епистимья
Ефросинья
Зиновия
Ираида
Ирина
Иулиания
Клавдия
Клеопатра
Ксения
Лидия
Лукерья
Лукия
Любовь
Мавра
Марва
Маргарита
Мариамна
Марианна
Марина
Мария
Марфа
Матрена
Матрона
Мелания
Миления
Минодора
Надежда
Настасья
Наталия
Неонила
Нонна
Огара
Олимпиада
Ольга
Онисья
Павлиния
Пелагея
Пераскева
Прасковья
Пульхерия
Раида
Раиса
Саималида
Серафима
Симионида
Синклитинья
Снандулия
Соломонида
Соломония
София
Степанида
Стефанида
Стефания
Таисия
Татьяна
Укулина
Улита
Ульяна
Устиния
Фаина

Февронья
Фекла
Феламения

Фелицата
Феодора
Феодосия
Феодотья
Феоктинья
Феоктиста
Фиона
Фотинья
Харитония
Хевронья
Хиония
Христиния
Юлия

Разумеется, популярность и распространенность как мужских, так и женских имен была не одинаковой. Популярность имени, в-первую очередь может быть оценена частотой его использования. И действительно, — относительно применения некоторых имен были обнаружены лишь единичные сведения, другие имена встречались у десятков нареченных младенцев.

Тщательный анализ данных о крестьянских именах, извлечённых из метрических книг, позволил бы сделать множество дополнительных выводов – о частоте использования и популярности тех или иных имен, о соблюдении церковных правил и о соответствии имен, даваемых младенцам православному календарю, о популярности тех или иных святых в изучаемом регионе и т.д.. Однако, поскольку наше повествование не является специальным антропонимическим исследованием, боюсь что подобная детализация может утомить рядового читателя и считаю, что по данному вопросу, весьма, на мой взгляд, интересному, следует ограничиться сказанным и перейти к следующей графе метрической книги.

— «Звание, имя, отчество, фамилия родителей и какого вероисповедания» — именно так записано наименование графы. Записи же в ней велись далеко не полные. Начать с того, что в записях книг 1860-х – 1880-х годов фамилии жителей села не записывались вообще, что для исследователя вызывает значительные трудности.

Записи этой графы указанного периода выглядят примерно так: «Государственный крестьянин села Караилги Петр Иванов (Где «Иванов» — именно отчество, т.е. Ивана сын) и его законная жена Ксения Петрова, оба православные». То есть, повторюсь, фамилии практически нигде не писались, вероисповедание же указывалось в обязательном порядке хотя за весь период исследования ни один не православный записан не был. Единственным исключением из этого правила являлись случаи, когда родителем являлся священнослужитель. В этом случае записывался весь набор – имя, фамилия, отчество.

Известно, что отсутствие фамилий у крестьян при записи в метрических книгах – это далеко не повсеместная практика. Посмотрев некоторые работы других исследователей, основанных на анализе метрических книг, в том числе и сельских, выяснил, что во многих губерниях фамилии крестьян указывались уже в записях 50-х годов XIX века, а кое-где – и ранее. Применительно же к исследованным мной архивным записям, то самая первая запись, в которой была указана фамилия, датируется 11 января 1878 года, когда в разделе «О брачующихся» записан жених «Села Караилги крестьянин Сергей Афанасьев Чумаров (35 лет, 2-м браком)»[20]. Спустя год, в этом же разделе встретилась еще одна запись с фамилией крестьянина.

Более часто записи с фамилиями у жителей села начинают встречаться в метрических книгах примерно с 1895 года. По какому принципу выбирались те, которым они записывались (то есть, кому записывалась ФИО, а кому только имя отчество), осталось пока не понятным. В записях за последующие годы фамилии прихожан указываются все чаще, но даже в метрической книге за 1905 год примерно четверть записей остается «бесфамильными».

Отдельного рассказа заслуживает анализ записываемых «Званий» прихожан Вознесенского храма, определяющих их социальный и иной статус на различных этапах.

Как известно, жители Кара-Елги, как и подавляющего большинства других селений Акташской волости, относились к категории государственных крестьян. Именно это «звание» и было преобладающим в записях о караелгинцах периода 60-х – 80-х годов XIX века. Исключением среди прихожан храма являлись бывшие помещичьи крестьяне – жители деревни Утяшкино, и часть жителей деревни Шумыш. В конце 1860- — начале 1870-х годов в отношении них чаще всего встречалась запись «временно-обязанный крестьянин». Под временно-обязанными крестьянами действующее на тот момент законодательство понимало сельских обывателей, «состоящих к владельцу земли в обязательных поземельных отношениях» то есть тех крестьян, которые проживали на земле помещика и несли феодальные повинности за пользование землей – оброк или барщину. В целом такое положение продолжалось не очень продолжительное время и с 1873 года все бывшие «временно-обязанные» жители соседнего с Кара-Елгой Утяшкино именуются «собственниками». Независимо от того, к какой категории крестьянства относился муж – государственный, временно-обязанный или крестьянин – собственник, женское население края по своему «званию» соотносилось со «званием» мужа или отца и отличалось лишь семейным положением. Исходя из этого в отношении женщин чаще всего встречаются записи: «Крестьянская девица» (иногда – «крестьянская дочь, девица») «крестьянская жена», «крестьянская вдова», «солдатка» (или «солдатская жена») и «солдатская вдова». Соответственно семейному положению женщины именуются независимо от возраста, поэтому встречаются записи, регистрирующие смерти, например 80-летних «крестьянских девиц». Исключением из этого правила явилась единственная запись, датируемая 5.07.1886 г., где в качестве восприемницы младенца записана «старая крестьянская дочь Феодора Тарасова»[21], то есть акцент сделан не только на семейный статус, но и на возраст.

Хронологически, «звание», отличное от традиционного и повсеместного «государственный крестьянин» встречается уже в записи метрической книги за 1865 год, где родителем младенца Кузьмы записан «села Караилги билетный солдат Трофим Абрамов»[22].

Вообще, и по преданиям и по документам известно, что жители селений Зай-Шешминского междуречья, в том числе села Кара-Елги, будучи государственными крестьянами, участвовали практически во всех военных компаниях Российской Империи XIX века.. Понятие «билетный солдат» появилось после крымской компании 1855-1856 гг. В конце 1850-х годов военный министр Милютин Д.А. «исходатайствовал перед императором о сокращении срока военной службы с 25 до 16 лет» а позднее «Срок службы Срок службы был сокращен до 15 лет, в начале действительная служба продолжалась 12 лет, после чего нижние чины увольнялись в бессрочный отпуск на 3 года, а затем было введено увольнение в бессрочный отпуск на 5 лет после 10 лет службы…»[23]. Солдат, отпущенных в бессрочный отпуск и имеющих отпускной билет и стали именовать «билетными солдатами». Это «звание» прижилось и встречается в записях метрических книг практически на всем исследованном временном промежутке. Лишь единожды, в записи от 19.01. 1868 года тот же самый статус определен иначе: «села Караилги по бессрочному билету солдат Парфен Константинов»[24].

В 1879 году, в записи от 24 июля встречается «Села Караилги ополченец Тимофей Григорьев»[25]. Известно, что народное ополчение в XIX веке созывалось трижды – в 1806, 1812 и 1855 гг. В данном случае полагаю, что под «ополченцем» записывались жители селений, зачисленные в «запас армии». Немного позднее (с 1900 года), наряду с «ополченцем» встречается термин «ратник ополчения», что означает лишь то, что числящийся в ополчении не является офицером – т.е. относиться к рядовому составу. Возможно священнослужители осуществлявшие записи в метрических книгах не всегда понимали суть терминов поэтому попадались дублирующие записи, например «запасной ополченец» (что-то вроде «масляного масла» или «мокрой воды»). Соответственно ополченцы по старости переводились в разряд «отставников» и именовались уже «Отставными ополченцами».

Разумеется, подавляющее большинство «служилых» караелгинцев относилось к рядовому составу – соответствующие выслуженному статусу звания и указывались в метрических книгах. Известно, что в Императорской Российской Армии солдатам присваивалось за отличную службу три чина, относящие их уже не к рядовому — а к младшему начальствующему составу – ефрейтор, унтер-офицер и фельдфебель. Были такие и среди наших земляков.

Звания «ефрейтор» за исследуемый 50-тилетний период были удостоены три уроженца села Кара-Елги: это уволенный в запас ефрейтор Владимир Евдокимович, упоминаемый в записи от 19.01.1888 г.[26]; запасной ефрейтор 47-го пехотного Украинского полка 13 роты Поликарп Кириллович Аделев, сочетавшийся браком 10.11.1895 года[27] и ефрейтор Евстигней Николаевич Инюшев, записанный в качестве родителя младенца 28.06.1903 г[28].

Унтер-офицеры среди караелгинцев встречаются несколько чаще, но не настолько, чтобы мы не могли перечислить их поименно. Так в период с 1867 по 1875 год упоминаются унтер-офицеры Прохор Игнатьевич, Окинфий Корнилович, Мартемьян Макарович, Григорий Иванович, Иван Ермолаевич, Ананий Кириллович и Акакий Карпович, — все без фамилий. С 1875 по 1899 год унтер-офицеров, среди фигурантов записей метрических книг не встречается. В 1899 году упоминается «Музыкант унтер-офицерского звания Терентий Егорович Чугунов[29]» (В более поздних записях именуемый «младшим унтер-офицером»). И уже в 1900-х годах встречаем записи о запасных унтер-офицерах: Кименте Мефодьевиче Кочкурове, Петре Тимофеевиче Шумилине, Григории Прокопьевиче Белове и старших унтер-офицерах: Дмитрии Прокопьевиче Белове, Архипе Фомиче Храмове, Петре Ивановиче Чугунове и Николае Семеновиче Инюшеве. Упоминаются также младшие унтер-офицеры: Петр Иванович и Евстигней Николаевич Инюшевы.

В артиллерийских войсках унтер-офицерскому званию соответствовало звание «фейерверкер», которое так же встречается у двух уроженцев Кара-Елги. Обе записи относятся к 1908 году, в первой упоминается «Села Караилги младший фейерверкер Маркел Евфимиев 25-ти лет»[30], во второй фигурирует «Младший фейерверкер Илия Василиев Белов»[31].

Наконец, звание фельдфебеля, судя по записям метрических книг, никто из караелгинцев не удостоился, из соседних же селений имеется упоминание о «деревни Шумыш отставном фельдфебеле Тимофее Стефанове»[32] в 1885 году.

Ну и, заканчивая анализ по армейским званиям, встречавшимся среди жителей селений Зай-Шешминского междуречья, следует отметить, что подавляющее большинство мужчин проходило службу в сухопутных частях Императорской Армии. Лишь единственное упоминание о флотском чине было мной обнаружено в записи датированной 5.04.1910 года, где среди восприемников младенца фигурирует «Села Караилги кочегар 1-й статьи Василий Нестеров Нуякшев»[33]. Кочегары 1-й и 2-й статей относились, как известно, к первой категории (матросы и рядовые) «низших чинов» Российского Императорского флота.

Среди записей «званий» в метрических книгах встречаются не только статусы крестьянского хозяйства или воинские звания. Не меньший, а порой и больший интерес представляют записи метрических книг, из которых можно узнать о лицах, являвшихся в изучаемый период, если так можно выразиться «элитой» сельской общины, — священничестве, учителях, ветеринарных фельдшерах и полицейских.

О священно и церковно-служителях храма Вознесения Господня мной подробно написано в книге о которой я уже упоминал[34] и здесь, чуть ниже мы также отдельно поговорим о священничестве и его роли в жизни крестьян Зай-Шешминского междуречья в конце XIX – начале ХХ веков. Что же касается сведений о других «служащих», упоминание о которых удалось извлечь из исследуемых архивных источников, то можно перечислить следующие.

В Метрической книге за 1904 год (запись от 26 января) родителями младенца Агафьи значатся: «Села Караилги ветеринарный фельдшер Евфимий Аввакумов Солдатов и его законная жена Матрена Петрова»[35].
В записи от 6 марта 1886 года восприемником родившейся девочки значиться «учительница, дочь помещика Александра Николаевна Подъячева[36]».
В записях, датируемых 1913-1915 гг. несколько раз упоминается «Села Караилги Земского училища учитель Павел Иоаникиев Краснов» и его жена «учительница сельской караелжской школы Дария Дмитриевна Краснова». В восприемниках у родившейся в семье Красновых дочери Мариамны в записи от 15.05.1915 г. Значиться также «села Русского Акташа учительница земской школы Татьяна Димитриева Брудинская»[37].
И, наконец, безусловный интерес представляет запись от 22 октября 1905 года. Согласно ей, родителями младенца Димитрия являются «Села Караилги полицейский стражник Автоном Наумов Чугунов[38] и его законная жена Евдокия Семеновна»[39]. Должность полицейского стражника была введена 5 мая 1903 года. Полицейский стражник являлся одним из нижних чинов уездной полицейской стражи (составной части сельской полиции). Критериями отбора в полицейскую стражу было хорошее здоровье, беспорочное поведение, умение читать и писать. Стражникам вменялось в обязанность решать широкий круг задач, от противопожарных мероприятий и контроля за состоянием дорог до профилактики государственных преступлений.

На этом, полагаю, следует завершить описание записей, совершавшихся в графе «Звание и ФИО родителей», которое получилось более обширным, поскольку мы в нем проанализировали не только «звания», встречающиеся в этой графе, но и статусы, встречающиеся в других графах метрических книг, — среди восприемников, поручителей, брачующихся и умерших.

— «Звание, фамилия, имя, отчество восприемников» — весьма любопытный раздел, в который записывались имена и отчества (опять же, к сожалению, без фамилий до определенного времени) крестников младенца. Учитывая, что крестниками выбирались, как правило, ближайшие родственники родителей (родные братья, сестры, дядья, тетки и т.д.) информация, изложенная в этом разделе в совокупности с именем крестника, именами отца и матери, дает дополнительный фактологический материал для сопоставления при исследовании родственных линий. Записи велись по аналогии с записью родителей, — звание, имя-отчество, вероисповедание (обязательно).

Необходимо отметить, что для генеалогических исследований записи о восприемниках бывают даже более информативны, чем записи о родителях младенца. Например, если записано, что родителями родившегося младенца являются «Государственный крестьянин села Караилги Феодор Иоанов Верясев и его законная жена Фотинья Агафонова», то одной лишь этой записи было бы недостаточно, чтобы узнать, например девичью фамилию матери родившегося младенца. Если же в качестве восприемников, крестным отцом записаны «Села Караилги отставной солдат Игнатий Агафонов Белов и крестьянская жена Пераскева Иоанова Москвина» эта запись сразу дает двойную информацию о том, что: во-первых, — мать младенца Фотинья Агафонова в девичестве носила фамилию Белова (т.к. восприемником ребенка – с 99% вероятностью является ее родной брат Игнатий Агафонов Белов), а во-вторых, что восприемница младенца – Пераскева Москвина, является родной сестрой отца ребенка, а значит в девичестве – Пераскева Иоанова Верясева. Именно с использованием подобных параллелей и пресечений можно выявить с высокой степенью достоверности информацию по крестьянским родам. Примерно такую же аналогию следует применять и при исследовании записей при отсутствии информации о фамилиях. При наличии большого объема информации (Например, — за несколько десятков лет), вероятность выявления родственных связей между различными фамилиями и родами можно приблизить, практически, к 100 %, а вероятность ошибки минимизировать.

Кстати, говоря о разделе в котором записывались восприемники, не могу не отметить весьма примечательный момент. В конце этой графы предполагалось подтверждение записи о крещении подписями восприемников, которые, одновременно, являлись как бы свидетелями совершенного таинства. Очень часто вместо подписей восприемников расписывался сам настоятель, например: «Запись сей статьи читал восприемникам и ими признана верною. Восприемники не грамотные. Священник Василий Петров». Иногда же, когда восприемники были грамотными – они расписывались лично.

Копируя записи метрических книг за 1904 год, однажды я наткнулся на следующую запись о рождении:

«28 февраля 1904 г. Евдокия. Родители: села Караилги крестьянин Иоан Прокопиев Белов, жена Наталия Потапова. Восприемники: села Караилги запасной унтер-офицер Григорий Прокопиев Белов и солдатская жена Агрипина Прокопиева Чернова»[40]. Зная, что Григорий Прокопиевич Белов – мой прямой предок, точнее прадедушка по материнской линии я тщательно изучил все записи, относящиеся к этому событию и с удивлением обнаружил, что совершение таинства подтверждено собственноручной записью Г.П. Белова «Унтер-офицер Григорий Белов». Причем запись выполнена абсолютно без всяких ошибок и вовсе не крестьянскими каракулями как то можно было бы предположить, а практически каллиграфическим почерком. Удивление это было связано с тем, что мой дедушка – сын Григория Прокопиевича, Иван Григорьевич Белов, в автобиографиях, написанных в 1930-х и 40-х годах, всегда писал, что отец его был простым солдатом, практически неграмотным, едва умевшим написать собственное имя. Причины, почему советскому человеку приходилось скрывать в 30-х – 40-х годах даже такие, вроде бы мелочи, как унтер-офицерское звание отца и его образованность, сегодня очевидны. А вот истина так и не стала бы известной его потомкам, если бы не личная подпись прадеда в графе метрической книги.

II Часть. «О бракосочетавшихся».

Бракосочетания (венчания) совершались, как правило, по месту жительства жениха. В данной части записывались отдельно имена брачующихся в формате «имя жениха (невесты), звание имя и отчество отца, которым браком (по счету) сочетается». Например «села Караилги Иван, сын государственного крестьянина Федора Петрова» или «Села Акташа Дмитрия Данилова дочь, девица (иногда – вдова) Елена». Обязательно указывался возраст брачующихся, позволявший, соответственно, при удавшейся идентификации конкретного человека определить год его рождения. Любопытна достаточно четко прослеживаемая тенденция, — невесты очень часто были одного возраста или старше (на 1-2 года), чем женихи. В ходе анализа всего массива информации было выявлено наиболее часто встречавшееся сочетание – невесте 20 лет, жениху – 18.

Бывали и коллизии. Например, 20 января 1867 года был зарегистрирован брак «Села Караилги государственного крестьянина Алексея Фадеева (14, 5 лет) и Тимофея Федотова дочери Ксении (22 лет)»[41]. Кто знает, что послужило причиной такого неравного, по возрасту брака? Наиболее вероятное предположение наталкивает на мысль, что и среди наших предков встречалась любовь подростков к созревшим девицам, в результате которой девица могла «понести». Отношение же к детям, да и роженицам, рожавшим вне брака как со стороны общества, так и со стороны церкви было известным.

Выбивается из общей картины и брак, зарегистрированный 12 апреля 1879 года, когда 39-тилетний вдовец Ларион Кириллов венчался с 63-х летней крестьянской вдовой Ириной Николаевной[42]. Впрочем, неоднократно встречая среди записей в метрических книгах описки заполнявших их священно-церковно-служителей (несмотря на всю строгость штрафных санкций за такие огрехи), нет никакой гарантии, что и в указанный возраст не вкралась досадная описка «состарившая» вдову, быть может на 20-30 лет.

Бывали, хотя и не часто — противоположные случаи, когда венчался совершеннолетний парень и невеста, не достигшая возраста вступления в брак. В таких случаях испрашивалось разрешение у епископа Уфимского и Мензелинского, о чем делалась соответствующая отметка при записи венчания, например:

«1901 г. 10 февраля. Села Караилги крестьянин Димитрий Арсениев (21 год) и села Караилги крестьянина Феодора Ананиева дочь девица Елена (15 лет 9 мес.). Поручители от жениха: Василий Михайлов, Петр Яковлев. От невесты: села Караилги крестьяне Феодор Давидов, Иоан Карпов и Макарий Ананиев.

Таинство совершили: Священник Василий Петров и диакон Николай Уваров».

Примечание: «Несовершеннолетняя невеста повенчана по разрешению Епископа Антония от 1902 г. 25 января за № 584»[43].

Как по действующим законам, так и фактически обычно браки совершались в утреннее время, сразу после литургии, чтобы брачующиеся принимали это святое таинство до принятия пищи. Законодательно было ограничено время, когда могло состояться бракосочетание. Так, браки не совершались: «во все посты. Под среду и пяток (накануне среды и пятницы – еженедельные постные дни), под 29 августа и под 14 сентября. Накануне воскресных дней (в субботу), во все дни сырной и пасхальной недели, от 26 ноября по 6 января включительно. Не совершается так же под все великие праздники Господские, Богородичные, а так же накануне 1 октября, 22 октября, 26 сентября и 9 мая, накануне престольного праздника и других местно-чтимых приходских и общественных праздников[44]».

По гражданским законам было запрещено вступать в брак мужчинам ранее 18-летнего возраста, а девицам ранее 16-ти лет. Лишь епархиальным архиереям было предоставлено право «по личному своему усмотрению» разрешать браки, если «жениху или невесте недостает не более полугода до узаконенного на сей случай совершеннолетия». Было ограничение и по максимальному возрасту. Запрещено было вступать в брак лицам старше 80-ти летнего возраста.

Примечательно, что даже дети, достигшие гражданского совершеннолетия (21 года), не должны были вступать в брак без согласия своих родителей, поскольку бытовало такое понятие, как «личная родительская власть», которая, согласно гражданским законам, «прекращается единственно смертию естественною, или лишением всех прав состояния, когда в последнем случае дети не последуют в ссылку за своими родителями». Хотя в том же законе оговаривалось, что если «родители злоупотребляют своею властию и не радят о браке своих детей, то дети, достигшие гражданского совершеннолетия — 21 года, могут быть повенчаны без согласия родителей. Предварительно, разумеется, должны быть приняты меры убеждения к тому, чтобы родителей склонить к согласию на брак их детей».

Конечно, если бы мы ставили себе целью составить полноценное научное демографическое исследование по изучаемому региону, то можно было бы провести детальный анализ информации извлеченной из метрических книг за 50 лет. Установить общее количество браков «на душу населения», географическое распределение брачующихся пар, процентное соотношение равных (статистически усредненных по возрасту) и неравных браков, и т.д. и т.п. Однако, полагаю, что подобные выкладки, графики и диаграммы, которые можно было бы построить на имеющемся материале, опять таки лишь оттолкнут читателя, поэтому ограничусь лишь общими выводами.

Динамика браков в количественном отношении, практически на протяжении всего исследования оставалась стабильной. Так общее количество браков, зарегистрированных в Вознесенской церкви за год, оказалось одинаковым и в 1867 году и в 1913 – по 34 брака на весь приход. И лишь в самый последний год изучаемого периода в 1915 году было зарегистрировано лишь 3 (!!!) брака – 1 в деревне Утяшкино и 2 в селе Кара-Елга. Вряд ли последующие годы были в этом отношении более благоприятными, поэтому, наверное как и для всей России, для селений Зай-Шешминского междуречья 1914-1915 годы стали годами начала конца…..

В отдельном разделе данной части метрической книги указывались «Попечители» — т.е. свидетели, отдельно со стороны жениха и со стороны невесты. Поручители имели весьма важное значение при совершении браков, поскольку они удостоверяли о беспрепятственности к заключению брака и за ложное удостоверение подлежали ответственности перед гражданским и церковным судом. Значение записей о поручителях в разрезе генеалогических исследований также имеет очень важное значение. Согласно 9 пункта установленной в то время формы брачного обыска (совокупность документов, подтверждающих отсутствие причин, препятствующих вступлению в брак, — достижение необходимого возраста, отсутствие родства, в том числе и «духовного») совершение брака требовалось осуществлять при посторонних свидетелях. С другой стороны исследование записей показало, что в попечители записывались хотя и не близкие, но, как правило, родственники второй линии родства (двоюродные). Исходя из этого, так же можно получать дополнительную информацию, в том числе и при отсутствии записей о фамилиях поручителей.

III Часть. «Об умерших».

В данную часть по каждой записи были включены следующие разделы:

— «Счет умерших». Счет умерших осуществлялся как и по родившимся – отдельно по мужчинам и женщинам, и велся последовательно в течение года. В последней записи подводился итог — общее количество умерших мужских и женских душ.

— В следующем разделе по двум графам записывались месяц и день смерти и погребения.

— «Звание, имя отчество и фамилия умершего». По факту записывалось аналогично записям о рождении, т.е. в 1860-х – 90-х годах, — только по имени и отчеству, в последующие годы редко-редко начинали появляться фамилии. По детям указывалось так же имя-отчество отца, а по женщинам – мужа.

— «Лета умершего». Для младенцев записывались дни, недели или месяцы умершего, например «4 дня», « 3,5 недели», «8 месяцев», «6,5 лет». У взрослых – количество лет. Важный для исследователя раздел, позволяющий опять же, при достаточной идентификации конкретного человека определить год его рождения. То, что с начала 1900-х годов у умерших стала записываться и фамилия, может помочь идентифицировать те записи, которые имели место ранее (в 1860-х – 1880-х г.г.).

Массив данных, извлеченных из данного раздела опять же позволяет провести детальный анализ демографической ситуации по ряду селений Зай-Шешминского междуречья, однако этого не позволяет сделать формат настоящего повествования и его тематическая направленность, поэтому мы ограничимся лишь общими, но, на мой взгляд, наиболее любопытными фактами и выводами.

Во-первых, наиболее полные данные собраны по максимальной продолжительности жителей (анализ проведен только по жителям села Кара-Елги, однако есть уверенность, что тенденция и динамика вполне соотносима со всеми соседствующими селениями).

Вообще, формулировка причины смерти «от старости» была весьма условна и применялась, надо полагать, в тех случаях, когда причина смерти была не очевидна или просто не известна. Например, в 1915 году с такой формулировкой была зарегистрирована смерть Елены Иоанновны Зиновьевой, скончавшейся всего 50-ти-летнем возрасте[45]. Разумеется, среди крестьян встречались жители достигавших куда более почтенного возраста. Так, всего, за период с 1863 по 1915 год (за 52 исследованных года) продолжительности жизни в 80 (включительно) и более лет достигли 87 жителей села Кара-Елги. Из них соотношение мужчин и женщин оказалось примерно равным и составило 41 и 46 соответственно. Из общего числа долгожителей села 17 человек прожили 90 и более лет, а из их числа, в свою очередь, 3 долгожительницы скончались в возрасте 100 лет. Рекорд в этом плане за анализируемый период принадлежит крестьянской вдове Пелагее Ефимовне Кочкуровой, скончавшейся 26 февраля 1914 года в возрасте 108 лет[46]. Список жителей села достигших возраста 80 лет и более приведен в Приложении № ……

Даже без тщательных подсчетов видно, что процент крестьян доживавших до столь почтенного возраста относительно количества рождавшихся детей был просто мизерным. Первое что бросается в глаза при простом ознакомлении с метрическими книгами – просто невероятная младенческая и детская смертность в крестьянской среде. Даже на вскидку, — от 90 до 95 % всех записей – о смерти детей до 10 лет. Детская смертность была потрясающей и тенденция эта сохраняется на протяжении всех изученных лет – с 1863 по 1915 год. Например в 1882 году (год взят наугад примерно из середины анализируемого периода) в селе Кара-Елга зарегистрировано 75 смертей, из которых количество умерших детей в возрасте до 5 лет составило 63 ребенка[47]!

— В следующей колонке данного раздела фиксировалась причина смерти с формулировкой «От чего скончался». При анализе записей данного раздела выявилось несколько общих тенденций, характеризующих динамику смертности в приходе Вознесенской церкви. Параллельное ознакомление с метрическими книгами соседних приходов (без детального анализа) позволило установить, что анализ записей по одному приходу отражает общие тенденции характерные для исследуемого временного периода и в целом региона, являющегося объектом нашего повествования.

Первая тенденция, на которую уже обратили внимание выше – это исключительно высокая детская смертность. Во-первых, детская смертность касалась близнецов. Практически 100% смертность близнецов была обусловлена слабостью рождавшихся младенцев и практически полным отсутствием медицинского сопровождения. За исследуемый период в Кара-Елге родилось 41 пара близнецов и 1 тройня, о которой мы уже упоминали выше. Подавляющее большинство родившихся младенцев умирали в первые же несколько месяцев. Я не смог отследить по записям практически ни одного выжившего близнеца, и если такие случаи и были то они были единичны.

Во-вторых прослеживается вполне определенная сезонность детских смертей, наиболее количество которых приходилось на летний период, т.е. на страду. Этот фактор вполне объясним, — у родителей просто не было времени надлежащего пригляда за детьми, поэтому и в качестве причины смерти записывалось, как правило, «от поноса». Наиболее страшная статистика подобной смертности зафиксирована в достаточно благополучном, в иных отношениях, году – 1913. В августе от поноса скончалось 33 (!) ребенка[48].

Вторая тенденция общей смертности и детской – как наиболее уязвимой и слабой категории – это эпидемические болезни, буквально выкашивавшие семьи наших благочестивых предков. Наиболее часто в селениях свирепствовали оспа, холера и дифтерит.

Вот, например, как выглядит выписка из метрической книги за 1912 год:

«19 февраля – Феодора Гавриилова Красильникова дочь Мария – 4 года (дифтерит).

24 февраля – Феодора Архипова Икомасова дочь Наталия – 4 года (дифтерит)

26 февраля – Михаила Георгиева Солдатова дочь Анна – 1 мес. (дифтерит)

1 марта – Феодора Архипова Икомасова – дочь Александра – 12 лет (дифтерит)

1 марта – Пантелеймона Константинова сын Петр – 7 лет (дифтерит)

1 марта – Пантелеймона Константинова сын Александр – 2 года (дифтерит)

3 марта – Пантелеймона Константинова сын Михаил – 3-х лет (дифтерит)»[49]

Еще более страшными были эпидемии оспы. Только за один месяц февраль 1882 года оспа унесла жизни 23 детей! Такое же количество (даже удивительно подобное совпадение 23) детей умерло спустя 9 лет, в июне 1891 года. Трудно даже представить себе горе родителей, практически одномоментно терявших по несколько детей. Так в 1891 году у крестьянина Василия Прохоровича умерло 4-ро детей, — 18 июля дочь Анна 6 лет; в этот же день дочь Пелагея 10 лет; 23 июля сын Иоанн 11 лет (все трое от оспы) и 22 декабря 4-х месячный Максим, родившийся в августе[50]. И этот пример – далеко не единичный.

В 1910 году в регионе свирепствовала холера. В июле этого года зарегистрировано 58 (!) смертей[51] (что сопоставимо с общим количеством умерших за некоторые годы), большинство из которых как раз от эпидемии холеры. Подобные примеры можно было бы продолжить.

Что же касается иных причин, не обусловленных двумя наиболее общими тенденциями, рассмотренными выше, то к ним в рассматриваемый период можно отнести следующие: «от водянки», «от рака», «от жабы», «от чахотки» (очень большое количество), «от головной боли», «от внутренней болезни», «от горячки», «от младенческой» (самая распространенная причина в отношении младенцев возрасте до года). Менее распространенными были в крестьянской среде венерические болезни. За весь изученный период зафиксирован единственный случай смерти «от французской болезни» — 4.12.1873 года от нее умерла жена крестьянина Василия Аверьянов – Агафья Давыдовна 35-ти лет[52].

Разумеется, бывали случаи смертей и от «неестественных» причин. Так 27 сентября 1868 года крестьянин Григорий Тимофеев скончался «от удара лошадью»[53], 22.03.1875 года крестьянский сын Евдоким Афанасьев 14-ти лет умер «от надсады»[54] а крестьянская девица Феодора Алексеева 55 лет 22 октября того же года «подавилась»[55].

Так же из общего списка выделяются случаи не характерные для крестьянской общины конца XIX века. Так за весь исследованный период зарегистрирован один случай смерти «от излишнего употребления вина» (солдат Алексей Григорьев 43-лет 26.08.1880 г.[56]) и один случай самоубийства (23.07.1904 г. «удавился» сын крестьянина села Кара-Елги Матфея Петрова Икомасова – Дмитрий 20-ти лет[57]).

Настолько же редко встречались смерти, причинами которых послужили природные явления. Зарегистрирована одна смерть от утопления в реке Зай (30 марта 1877 года утонул крестьянин Илья Никонов 20-ти лет[58]) и одна смерть от замерзания в зимнее время (19 декабря 1882 года замерз мещанин города Елабуги Валериан Афанасьевич Борисов, 59-ти лет[59]).

В дополнение к сказанному, следует лишь отметить, что данные метрических книг об умерших использовались для разработки мер по борьбе с распространением эпидемий. В 1890-м году Святейший Синод возложил на причты приходских церквей обязанность ежемесячной выборки из метрических книг сведений о числе умерших от заразных болезней. С целью способствовать осуществлению участия священно-церковно-служителей в регистрации смертности от заразных болезней, по распоряжению Святейшего Синода была издана брошюра «О признаках и течении заразных болезней» приложенная к № 23 «Церковных Ведомостей» и разосланная по всем церковным приходам. В 1909 году в статистические карточки, запрашиваемые у настоятелей сельских приходских церквей, вносились сведения «об умерших от следующих заразных болезней: оспы, скарлатины, дифтерита и крупа, кори, коклюша, тифов (горячек), повально-заразного поноса, сибирской язвы на людях и водобоязни (бешенства)».

Уверен, что приведенные в настоящем разделе книги, сведения окажут практическую помощь исследователям, занимающихся историческими и генеалогическими архивными изысканиями и будут, безусловно, интересны всем читателям интересующимся историей региона, являющегося предметом нашего повествования.

[1] Белов В.Н. Вознесенская церковь села Кара-Елги и жизнь сельского духовенства второй половины XIX – начала ХХ века. Казань, Центр инновационных технологий, 2013 стр. 126-146

[2] Энциклопедический Словарь Брокгауза и Эфрона, СПБ., 1896 г. т.XIX. стр.203

[3] НА РТ Ф.4, Оп.166, д.82

[4] НА РТ Ф.4, Оп.176, д.1549

[5] Восприемники — крестные отец и мать, лица, которые при крещении взрослых являются свидетелями и поручителями за серьезность намерения и за правую веру крещаемого, а при крещении младенцев и больных, лишенных дара речи, дают за них крещальные обеты и произносят Символ веры. На восприемников возлагается обязанность следить за ростом религиозного и нравственного сознания новокрещенного. В случае необходимости восприемники должны оказывать покровительство своим крестникам или даже брать их на свое попечение.

[6] П.Забелин. «Права и обязанности пресвитеров по основным законам Христианской Церкви и церковно-гражданским постановлениям Русской Церкви» Издание 3-е. Киев . 1899 г.

[7] НА РТ Ф.4, Оп.166, д.186

[8] О совершении таинства Крещения // Руководство для сельских пастырей, № 21, 1860, с.73.

[9] Правила заключались в троекратном погружении в воду и произнесении слов: «Крещается раб Божий или раба Божия (имя) во имя Отца, и Сына, и Святого Духа». Если младенец не выживал, считалось, что он умер окрещенным; если же новорожденный оставался жив, «домашний» обряд крещения дополнялся впоследствии церковным обрядом, совершаемым священником. См.: Алфавитный указатель действующих и руководственных канонических постановлений, указов и распоряжений Святейшего Правительствующего Синода, СПб, 1902, с. 197, № 879.

[10] Авдеев А., Блюм А., Троицкая И. Наречение имени в России. Историческая демография — сборник статей под ред. Денисенко М.Б., Троицкой И.А. М., МАКС Пресс, 2008 стр.210-238

[11] Полный круг духовных законов. Действия, обязанности и права лиц православного белого и монашествующего духовенства. М, 1881, с.401

[12] Полный круг духовных законов. с.410

[13] Там же, с.415

[14] П.И.Нечаев. Практическое руководство для священнослужителей. СПб, 1897, с. 198

[15] Например, Полный месяцеслов всех празднуемых святых, издаваемый Академией наук и Киевской лаврой; или Сословие имен по алфавиту, прилагаемое к большим синодальным Требникам.

[16] Полный круг духовных законов, с.415.

[17] НА РТ Ф.4, Оп.166, д.25

[18] НА РТ Ф.4, Оп.166, д.19

[19] Авдеев А., Блюм А., Троицкая И. Наречение имени в России. Историческая демография — сборник статей под ред. Денисенко М.Б., Троицкой И.А. М., МАКС Пресс, 2008 стр.210-238

[20] НА РТ Ф.4, Оп.166, д.29

[21] НА РТ Ф.4, Оп.166, д.82

[22] НА РТ Ф.4, Оп.153, д.286

[23] Брокгауз и Ефрон. Энциклопедический словарь, т. ХIX, стр. 321

[24] НА РТ Ф.4, Оп.153, д.299

[25] НА РТ Ф.4, Оп.166, д.37

[26] НА РТ Ф.4, Оп.166, д.92

[27] НА РТ Ф.4, Оп.166, д.138

[28] НА РТ Ф.4, Оп.166, д.209

[29] НА РТ Ф.4, Оп.166, д.173

[30] НА РТ Ф.4, Оп.176, д.1402

[31] Там же

[32] НА РТ Ф.4, Оп.166, д.70

[33] НА РТ Ф.4, Оп.176, д.1549

[34] Белов В.Н. Вознесенская церковь села Кара-Елги и жизнь сельского духовенства второй половины XIX – начала ХХ века. Казань, Центр инновационных технологий, 2013

[35] НА РТ Ф.4, Оп.166, д.211

[36] НА РТ Ф.4, Оп.166, д.82

[37] НА РТ Ф.4, Оп.176, д.1790

[38] Между прочим – троюродный брат родной бабушки автора этих строк – Марии Романовны Беловой (урожденной Чугуновой).

[39] НА РТ Ф.4, Оп.166, д.221

[40] Ф.4, Оп.166, д.211

[41] НА РТ Ф.4, Оп.153, д.296

[42] НА РТ Ф.4, Оп.166, д.37

[43] НА РТ Ф.4, Оп.166, д.195

[44] Полное Собрание Законов Российской Империи 1765 г. № 12433 и 1839 года № 11967; Циркулярный Указ Святейшего Правительствующего Синода 25 января 1839 года № 214; «Руководство для сельского пастыря» 1885 г. № 42

[45] НА РТ Ф.4, Оп.176, д.1790

[46] НА РТ Ф.4, Оп.176, д.1728

[47] НА РТ Ф.4, Оп.166, д.54

[48] НА РТ Ф.4, Оп.176, д.1626

[49] НА РТ Ф.4, Оп.176, д.1616

[50] НА РТ Ф.4, Оп.166, д.110

[51] НА РТ Ф.4, Оп.176, д.1549

[52] НА РТ Ф.4, Оп.166, д.6

[53] НА РТ Ф.4, Оп.153, д.299

[54] НА РТ Ф.4, Оп.166, д.12

[55] Там же

[56] НА РТ Ф.4, Оп.166, д.39

[57] НА РТ Ф.4, Оп.166, д.211

[58] НА РТ Ф.4, Оп.166, д.25

[59] НА РТ Ф.4, Оп.166, д.54

Скачать статью в формате doc.